О политическом устройстве в Африке

Иди Амин

В течение доколониальной эпохи в Африке те политические объединения, которые не развили государственных структур, постепенно и чем дальше, тем грубее были поглощены большими государственными формациями. Вот тогда африканские общества смогли констатировать, что любая власть стремиться получить себе как можно большее могущество и что любое государство, лишившись контроля, имеет тенденцию восстанавливать власть.

Одной из древнейших форм протеста всегда было отделение. Диссиденты — одиночки или группы — клялись на верность вождям, что прославились своей толерантностью, а еще чаще основывали новые объединения, которые лучше соответствовали чаяниям людей на свободу и независимость.

В зависимости от культурных особенностей варьировались и формы политического контроля, однако отличительной чертой для большинства традиционных обществ была «святость монархии». Образовалась связь между, с одной стороны, благосостоянием мира и общества и, с другой стороны, физическим и моральным состоянием короля, на которого ложилась вся ответственность за любой экономический, политический или экологический кризис. Даже больше, кара ждала короля за его безнравственное и противоправное поведение, носителю высшей власти выпадало самое тяжелое наказание. Смахивает на то, что эти обычаи бытовали во многих краях, предотвращая многие злоупотребления.



В XIX веке сложилась более совершенная территориальная государственная организация. Большинство государств выбрали скорее федеральную, чем централизованную систему, по крайней мере, в более поздних попытках усилить унификацию власти накануне колониальной эпохи. Только местные общины — поселки, бывшие королевства или племена присягнули на верность королю и согласились с такими обязанностями, как уплата налогов и поставка воинами войска, все они сохраняли свои собственные законы, обычаи, языки и религиозные обряды.

Есть доказательства того, что эта политическая модель еще не выветрилась из народной памяти. Показательно, что одним из факторов в современных соревнованиях за демократию является стремление основать или реставрировать во многих государствах федеральные структуры. Это может отражать уход от централизации, унаследованной от колониализма (во франкоязычных и португалоязычных странах), или же порожденной сразу после него (особенно в англоязычных странах), а, возможно, и твердое желание вернуться к прежним организационным формам.

С наступлением колониализма коллективное сопротивление начало проявляться на новой территории, а именно — в борьбе против чужеземного господства и немилосердной эксплуатации. Очень долго элитарный и героический подход приписывал это сопротивление современным политическим партиям, интеллектуальным лидерам и деятелям с бывшей колониальной администрации, а также будущим «отцам нации». На самом же деле в течение колониальной эпохи наиболее последовательное сопротивление оказывали именно «негосударственные общества», которые противостояли оккупационным властям и новым формам угнетения со стороны европейцев почти так же, как и давлению со стороны крупных африканских государственных структур XIX столетия.

Самые проницательные среди колонизаторов были сознательны того, что общества упомянутого типа всегда относились враждебно к любым формам угнетения. Губернатор Габриэль Ангульван, теоретик и практик «пацификации» Кот-д’ивуара, отмечал: «Одной из наибольших преград, что на нее натолкнулось введение нашего влияния, было поведение туземцев или, сказать кратко, моральное состояние страны… Предыдущее состояние анархии, которое было значительным преимуществом дикарей, еще и до сих пор особенно ощутимо среди туземцев центра колонии и нижнего Кот-д’ивуара. Оно оставило глубокий след везде, и его постепенное исчезновение вызывает уж слишком много тоски по прежнему строю».

С конца XIX века политическая борьба образованных африканцев и городского рабочего класса дала о себе знать в некоторых странах, таких, например, как Сенегал, Южная Африка, Гана и Нигерия. Сперва колониальная власть сдерживала эту борьбу в рамках умеренного реформизма, однако действительно плодотворной она стала после второй мировой войны, когда современные политические партии начали массово поддерживать крестьянство. Только тогда колонизаторы заставили реформировать колониальную систему — перед тем, как согласиться на ее полную ликвидацию.

Разрушению колониального строения очень помогли разные формы сопротивления: оппозиция синкретичних церквей и мессианских движений; забастовки и волнения среди полиции; восстания крестьян и вооруженные мятежи, почти всегда возглавляемые религиозными лидерами, стремившимися возродить в обновленном виде древние верования; импорт идеологий и методов из Европы (коммунизма, в частности, в Южную Африку, во французскую Западную Африку, а впоследствии — в португальские колонии); насилие (особенно распространено в Гане).

Разнообразие доморощенных или завезенных форм оппозиции свидетельствует одновременно как о размахе сопротивления, так и о изобретательности африканских обществ. Там звучали требования демократии, характерные для той фазы истории, требования, которые во многих случаях всплывают еще и сейчас. Были решительно отвергнуты все формы расизма — как откровенные, так и скрытые. То же самое произошло и со всеми отличиями дискриминации по этническим и религиозным критериям или по так называемым «уважением к культурной самобытности», что на самом деле было лишь гнусной маской для расизма. Провозглашено требования независимости. Задекларировано стремление заменить активным участием в общественных делах на местах функции далеких метрополий и недосягаемых бюрократов. В материальном плане африканцы желали пользоваться хотя бы минимумом имеющихся богатств, а в культурном — максимумом художественного опыта и современных знаний.

Самые искренние и самые дальновидные лидеры борьбы за независимость, такие, например, как Патрис Лумумба, а впоследствии Амилкар Кабраль, сумели выразить все эти стремления. Однако чаще всего политики, которые стали (или были поставлены) во главе этих движений, делали акцент на юридическом и политическом измерениях политических соревнований. Кваме Нкрума, один из самых горячих и самых последовательных националистов, говорил своим сторонникам: «Сперва взыщите царство политики, а остальное приложится».

На самом же деле граждане новых государств редко когда получали царство политики, а еще реже — то остальное, что должно было добавиться. После обретения независимости всеобщим явлением стали однопартийные системы. Во многих странах состоялась — под новыми лозунгами и по разным поводам — реставрация старого колониального строя. Везде люди беднели, а большинство руководителей богатело.

Понятие «вторая независимость», применяемое для определения требований и борьбы на современном этапе, очень хорошо передает непрерывность борьбы как бывшей, так и нынешней. Но эта непрерывность не означает неизменности лозунгов, стремлений или программ борьбы. Наоборот, похоже на то, что неудовлетворенные ранее требования становятся неотъемлемой частью новых стремлений. Отсюда и уважительность современной ситуации, и необратимый характер процессов, которые протекают в группе государств, обозначенных общей чертой, а именно — или перед ними стоит перспектива многих революций, или же они еще не разродились многими основанными реформами.

Деятели, которые сейчас доминируют на африканской политической сцене, выступая за слишком долго ожидаемую демократизацию, сейчас находятся на решающем этапе «великого похода» (Дж. Конанс), первые шаги по пути которого обозначены разочарованием, что наступило сразу после обретения независимости. С шестидесятых годов в разных странах в разное время и с разной силой изменить существующее положение дел пытались крестьяне, молодежь, интеллектуалы, женщины, рабочий класс и профессиональные политики.

Специалисты по африканской истории и политической социологии имеют тенденцию преуменьшать значение этих противоположных движений, этого диссидентства. Когда каких-то десять лет назад они заинтересовались «политикой низов» и «народным диссидентством», то едва успели вскочить в поезд недовольство, что мчался уже на полную скорость.

В начале шестидесятых годов Конго получил сотрясение от крестьянских восстаний против государства, которое отождествлялось с бюрократической централизацией, технократической и властной модернизацией, неоколониализмом, грабительскими налогами и коррупцией. Беспорядки в городах, организованные или рабочими (как в случае с отставкой аббата Филбера Юлу в Конго 1963 года), или учащимися и студентами (вроде свержения Центральноафриканской империи Жана Бэд эля Бокасси), положили конец многим режимам, которые олицетворяли в карикатурном виде наихудшие пороки пост колониального периода.

Даже режимы с репутацией «стабильных», за что их полюбили западные инвесторы, даже они должны были все время бороться против многочисленных форм протеста, таких, как недовольство студентов и преподавателей, предостережения христианских и синкретических церквей и мусульманских общин, а также постоянная критика со стороны интеллектуалов и художников, значение которой оказалось куда больше, чем думалось.

Немало художников очень много сделали для того, чтобы посеять в молодых душах зерна радикального критицизма, которые сегодня так обильно взошли. Значительное влияние имели, например, песни нигерийского музыканта Фели с образным обличительным описанием потребительского образа жизни буржуазии в Нигерии. Другой пример — конголезский певец Зао, который без чрезмерной политической ангажированности превозносил, однако, такие запрещенные понятия, как антимилитаризм и пацифизм, изображал нищету городской жизни и выводил из равенства всех людей перед лицом смерти их равенство в жизни.

Движение к демократии резко ускорилось в восьмидесятых годах, и причины этого еще предстоит внимательно изучить. Многие приписывают это явление «ветру» или «урагану» с Востока или влиянию таких факторов, как «эффект Горбачева» или «эффект Чаушеску».

А почему не взглянуть было сначала на саму Африку? Положительным является, например, «эффект Сенгора» (доказательство того, как однопартийная система может безболезненно двигаться к многопартийной демократии) и «эффект Манделы». Безусловно отрицательным является «эффект Бокассы» (образец режима, активно поддерживаемого большим государством, которое не устояло перед движением, основанным студентами) и «эффект Иди Амина» (модель кровавой диктатуры, уничтоженной в результате долгой гражданской войны).

Автократические олигархии отступают, но еще не сказали своего последнего слова. Поэтому необычное разнообразие применяемых форм борьбы указывает на две вещи, а именно — на изобретательность сторонников демократии и на упругость и способность к изменениям существующих режимов.

Количество откровенных или скрытых гражданских войн показывает, что для многих лидеров современное положение представляется только повторением прежних форм беспорядков. В худшем случае это переходный период, который надо преодолеть с минимальным ущербом благодаря взвешенной комбинации непоколебимости и туманных обещаний.

Продолжение следует.

Автор: Еликиа Боколо.



Комментарии 0

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.